Екатерина Мурашова - Все мы родом из детства
– Все мы родом из детства! – громко и радостно провозгласил он (регрессия иногда помогает в трудных случаях). – Сейчас вы все возьмете листочки и в течение десяти минут напишете на них крошечное эссе о самом симпатичном, приятном, духоподъемном воспоминании из вашего собственного школьного детства.
Дамы с явным облегчением достали фирменные блокноты, выданные им вместе с материалами конференции, взяли ручки и дружно принялись писать. Александр несколько приободрился – кажется, он на верном пути.
Ровно через десять минут одна из дам (по-видимому, назначившая себя «дежурной по классу») встала, собрала листочки и вручила их ведущему.
Александр быстро просмотрел написанное. Как он и ожидал, мысль пришла сразу – абсолютное большинство приятных детско-школьных воспоминаний собравшихся касалось так называемой «общественной жизни» в пионерской организации: слеты, конкурсы, дружба, песни, горны, барабаны…
– Сейчас мы все с вами будем пионерским отрядом! – на взлете креатива воскликнул Александр, по возрасту сам еще заставший пионерское детство. – Нам нужно будет придумать название отряда, выбрать командира…
– Ясно! – прервала психолога дама, которая собирала листочки. – Мы поняли ваше задание. Товарищи, давайте сюда поближе…
Далее минут пятнадцать-двадцать наш Александр ходил вокруг сгрудившихся почтенных дам и пытался через их плечи заглянуть в центр происходящего. На него никто не обращал внимания. Из центра неслись отдельные возгласы: «…Если я гореть не буду, если ты гореть не будешь!..», «Бороться и искать… как там дальше?..», «Найти и не сдаваться – вы что, Каверина не читали?», «Это не Каверин, это Жюль Верн!», «Да какая разница!», «Костер в звезде – хорошая эмблема!», «Слишком банально, и надо как-то отразить наш опыт…», «Что ж вы предлагаете – головешки?!», «Юные коммунисты…», «Нет, так пионерские отряды не называли!»
– Мы готовы! Вот название, эмблема отряда… – несколько дам с абсолютно живыми лицами и сияющими глазами (вероятно, самовыделившееся бюро, актив «класса») стояли перед Александром. – Что теперь?
– Теперь… – Александр судорожно соображал. До официального конца тренинга оставалось полчаса. – Теперь вам нужно построиться и провести смотр строя и песни!
– Ясно! – дамы развернулись на каблуках. – Отр-ряд! Стр-р-ройсь!
Буквально сметенный с дороги Александр (вообще-то он изначально предполагал, что командовать отрядом придется ему) прижался к лестницам шведской стенки и ошеломленно наблюдал, как седые строгие дамы быстро и ловко построились в колонну по четыре, подтянули животы, выпятили груди, выставили вперед «командира», «горниста», «барабанщика» (немногие среди них мужчины – с воображаемыми горном и барабаном), запевалу и, прямо на ходу синхронизируя шаг, двинулись по залу в его сторону.
– Наш отряд!
– Факел!
– Наш девиз!
– Бороться и искать, найти и не сдаваться!
– Речевка, раз-два!
– Шире шаг!
– Три-четыре!
– Выше флаг!
– Смелые, умелые, всегда мы тут как тут! Пионеры-ленинцы, ленинцы идут!
«Они шли на меня с ужасным согласным топотом, клином, свиньей, как шведские псы-рыцари, от них перла такая бешеная энергетика… – рассказывал Александр. – Я не мог их остановить, я их боялся… они прошли мимо, лихо развернувшись на повороте, и я вздохнул с облегчением: им не было до меня никакого дела, они жили внутри процесса…»
Расставаясь, дамы тепло поблагодарили тренера: спасибо за доставленное удовольствие. Вы были совершенно правы: все мы родом из детства…
Встать в пару
Мальчик, трех-четырех лет на вид, уверенно, молча, не глядя на меня, прошел через мой кабинет и нырнул под стоящую у окна банкетку. Я успела рассмотреть круглую голову, короткий ежик волос и смешную «ладанку» из футляра от бахил, висящую на шее. Дело было в разгар эпидемии гриппа, и в тот год среди некоторых родителей распространилось странное поверье: если на шею ребенку повесить коробочку с нарезанным чесноком – он не заболеет. Вот так, с чесночной ладанкой, эти дети ходили везде в людных местах, «благоухали», отгоняли вирусов и вампиров. Мне то и дело приходилось проветривать кабинет, но я не жаловалась – во время эпидемии частые проветривания полезны.
Мать села в кресло, сложила руки на коленях, губы бантиком. Лицо симпатичное, печальное. Из-под банкетки послышалось негромкое нечленораздельное гудение – надо думать, мальчик как-то осваивал машины, стоящие там как бы «в гараже».
– Ну, что у вас случилось? – спросила я, ожидая услышать традиционное для этого возраста «не слушается!».
Но услышала совсем, совсем другое…
– Воспитательница из садика меня прислала. Сказала: «Сходите обязательно, что-то с Вовой не так».
– А как выглядит это «не так», она не сказала? – мысленно охарактеризовав умственные способности воспитательницы, уточнила я.
– Да нет, в общем-то, она и сама толком не поняла… Дело в том, что дети отказываются вставать с ним в пару. Даже его друг.
Оп-ля! Я мысленно же извинилась перед внимательной воспитательницей. Как я боюсь этого симптома у маленьких детей! Ребенка я толком не рассмотрела, да и волна чесночного запаха отчасти притупила мою наблюдательность…
– Может быть, Вова просто дерется, обижает одногруппников, поэтому они его боятся и не любят? – с спросила я с некоторой надеждой.
– Нет, – мама помотала головой, такой же круглой, как у сына. – Он крупный, но не драчливый совсем. Всегда, если его задевали, просто уходил. Обычно, мне воспитатели говорили, он в садике сидит себе в углу и в конструктор играет или книжку смотрит. Один или с другом. Но вот теперь и друг, и остальные дети общаться с ним не хотят.
– А дома поведение Вовы не изменилось?
Вовина мама моментально ловит озабоченность в моем голосе и тяжело задумывается.
– Не знаю, я ничего такого не замечала… Только вот бабушка говорит, что он отказывается заниматься. Хотя раньше всегда занимался с ней с удовольствием. Вова у нас очень развитый: все буквы знает и уже может немного по слогам читать.
– А общение? С вами, с незнакомыми людьми?
– Да он всегда, чуть не с рождения букой был…
– Какие-то странные игры? Не существующие в реальности персонажи? Может быть, рисунки?
– Да! Да! – мама начинает нервно ломать пальцы. – У него уже давно есть какой-то придуманный друг Миша, который к нему из леса (у нас рядом с домом парк) приходит. И игры у него… он много играет, но нас с бабушкой к себе никогда не пускает. И рисует… планы метро.
Планы метро? Общение с никому не видимым Мишей? Отвергающие Вову дети? Я задумалась.
Увы мне и маме! Часто вот этот именно симптом: маленькие дети нутром чуют пробуждающуюся инаковость сверстника, пугаются, как зверьки, и отказываются вставать с ребенком в пару – маркирует начало детской шизофрении. Взрослые еще ничего не замечают или списывают на оригинальность или даже одаренность ребенка… Но как мне сказать об этом матери?
– Скажите, пожалуйста, среди ваших родственников были… ну, скажем так, странные люди?
Мама думает, продолжая с противным хрустом ломать пальцы. Вова вылез из-под банкетки и на ковре выстраивает ряд из моих машин – по росту, от самой большой к самой маленькой.
Через пять минут я знаю все о предполагаемой психиатрии в обоих родах. От утопившейся в пруду от несчастной любви двоюродной прабабушки матери до – о ужас! – покойного дедушки со стороны отца, о котором свекровь никогда толком ничего не рассказывала (развелась с ним, когда отец Вовы был еще маленьким), но теперь-то мать понимает, что он, судя по всему, был вовсе не алкоголиком, а гораздо хуже…
В кабинете повисает тяжелое молчание.
* * *И в этой паузе я хочу предложить уважаемым читателям поговорить на очень интересующую меня и, как мне кажется, вполне актуальную, хотя и трудную тему.
Смотрите: мы много и, наверное, убедительно говорим о постепенно растущей в нашем обществе толерантности к инвалидам. Особенно, конечно, к детям. И сами эти разговоры, как предполагается, этому росту способствуют. Конечно. Ведь еще недавно у нас детей-инвалидов прятали по домам, об их существовании не очень-то говорили, иметь такого ребенка считалось чем-то чуть ли не стыдным и неприличным, а от взрослых инвалидов, если они изредка появлялись на улице, все попросту отводили взгляд. Теперь многое изменилось. Вот недавно наши спортсмены победили на Паралимпийских играх, все дружно за них болели и ими искренне гордились. Детям-инвалидам все вполне открыто помогают, и никто особенно не отворачивается. Но при всем этом «инвалид» практически всегда представляется нам как-то визуально. В первую очередь это, конечно, «опорник» (т. е. с нарушениями опорно-двигательного аппарата. – Ред.). А вслед за этим – всякие тяжелые хронические соматические, генетические или обменные заболевания. Далее – глухие, слепые; где-то в самом конце – врожденное органическое поражение головного мозга, умственная отсталость. В общественное сознание постепенно внедряется здравая и гуманная мысль: нужно только создать им условия, дать возможности для развития, и тогда они смогут жить в соответствии со своими возможностями, но в целом «как все обычные люди» – работать, ходить в кино, театры, рестораны, заниматься спортом, путешествовать…
